ФИЧОК С НАСТОЯЩЕЙ ШАПКОЙ
название: come back when you can
pacific rim\iasip au
чарли, германн, ньют
от а: слушаю джой дивижн много. я бы советовала это не читать, потому что закрывать записи зачем, а адресовано все равно ммне.
но я хочу сказать wow rmmbr?
читать дальшеЖестянки. Жестянки-жестянки. Чарли просыпается с этим словом во рту, так себе начало дня. Бодунчик. Чарли снились жестянки — еще с вечера было ясно, что жрать утром будет нечего. Похмелье имеет свой вкус, и этот вкус очень похож на вкус качелей в десятиградусный мороз. Примета каждого декабря. Замерзшие качели, конечно. Похмелье — примета каждого третьего примерно утра. Работа обязывает, а как иначе. А мусорный угол — это золотая жила, без базара. В углу есть всегда что-нибудь, что можно сменять на деньги, когда совсем худо с бизнесом, или когда Фрэнк занят и не помогает мутить дела. Например, в мусорном углу есть пластиковый мешок с жестянками из-под пива. За эту неделю набралось как раз доверху — можно сдать их на переработку в центре, где тусит экологичная молодежь и где есть специальные автоматы. Ты меняешь жестянки на мелочь, а на мелочь покупаешь хавчик. Этому Чарли научили его друзья. Они не вымышленные — это он уже доказал, показав шайке выпуск новостей. Ну тот крутой, как будто вырезанный из фильма, где здоровенные кайдзю напали на азиатское побережье, а его друзья всех спасли. Они конечно Чарли не поверили, сказали, что он опять нюхал клей и все ему почудилось. Это все фигня, Чарли и Ньют и Германн все равно друзья, даже если они и правда пропали и больше не приходят в бар. Даже Фрэнк иногда уходит по своим делам и не появляется по нескольку дней — это же не значит, что они с Чарли больше не друзья. Друзья — они, типа, навсегда. Даже если они полные гандоны, как Деннис.
Если везти в автобусе мусор, то всякие странные бомжи и разговорчивые старушки к тебе не подсаживаются, и Чарли всю дорогу до центра спокойно смотрит в окно. Всё затем, чтобы в деловом центре увидеть собирающего милостыню Колченогого — и выбежать из автобуса с ним поболтать. Сверчок не очень рад Чарли — но что поделать, если тебе, в общем-то, никто не рад. Приходится игнорировать чужое недовольство и смиренно ждать изменений. Дела у Колченого не очень — да и у кого они сейчас хорошо? Фили, конечно, не пострадал от нападения кайдзю, но вот карманы граждан пострадали — и милостыню теперь хер допросишься. И по Сверчку оно и видно — хромая по тротуару он сходит с улицы в подворотню, где теперь живет. Картонная коробка перемотана скотчем и охраняется глупомордой грязной, как дорога, собакой. Звать собаку Счастливчиком, и некому оценить уровень этой шутки господа. Чарли треплет Счастливчика между ушами, желает Сверчку не помереть до Рождества. Стащить у него пожрать совершенно нечего. Пора сдать наконец заработать че-нибудь. Чарли никому не рассказывает — потому что никто и не спрашивает — но он, вообще, катается в такие дали только затем, чтобы увидеть своих друзей. Он их здесь не встречал, но если им и вздумается зачем-то приехать, то они наверняка будут в каком-то хипстерском типа крутом месте, а не в их баре в трущобах южного Фили. А че такого? Это как лотерея — если ты не играешь, ты и не выиграешь.
— Никто не выигрывает в лотерею, тупой ты гандон.
Ааа?
— Да будет тебе известно, Чарли, что ты опять упился и не смог добраться до дома и заночевал в баре. А потом, видимо, догнался краской, как ты обычно это делаешь. Так что это ты гандон, а не я, понял? Чарли, ты гандон!
Время проснуться по-настоящему.
— Да понял я, Деннис, заткнись. Просто... заткнись.
— Ты гандон, и твои вымышленные гандонские друзья оказались всамделишными и объявились в нашем баре. Иди и выгони их, они нервируют наших постоянных клиентов.
— Это, типа, бомжей в переулке, что ли?
— Вали нахрен из бара вместе со своими воображаемыми друзьями, Чарли!
Это случалось раньше — заснуть в баре, а потом понюхать красочки, чтобы не было так мразотно, но это никогда не помогало Чарли увидеться с Германом. Они с Ньютом не могут быть за этой дверью, потому что их никогда не бывает, даже когда краски или клея или бухла очень много...
— Greate Scott, ну и херово же ты выглядишь, дружище...
— Действительно, оставляет желать лучшего не только его внешний вид, но и его запах и, я полагаю, его ментальные способности.
— Ваша политокректность, герр Готтлиб, который раз играет с вами злую шутку — вы не способны уловить детали этой тонкой науки. Сколько не учу, все впустую... Понимаете ли, ментальные способности, это, типа, телепатия и невидимость...
— Вот телепатия-то как раз и...
— А Я ХОЧУ СКАЗАТЬ, что ты изначально не это имел в виду...
— А ты тоже телепат теперь, Ньютон?
— Чуваки, чуваки, чуваки!
Ньют сидит за стойкой и осторожно пьет кофе из картонного стаканчика. Герман сидит за столиком и потому почти скрыт отсутствием нормального света в баре. Чарли выползает из подсобки.
— Чарли! Как дела, дружище?
— Как твое самочувствие, Чарли?
— Так похмелье, большое дело.
— Иди-ка сюда.
Герман-то доктор, но Чарли знает, что он не всамделишный доктор, а математик. Но это Герман. Всамделишный. Так что Чарли подходит, садится рядом, кладет ладони на свои колени и выпрямляет спину, как когда мама водила его ко врачу. Только от Германа приятно пахнет, и руки у него теплые, как и раньше. Чарли должен не помнить об этом, но он помнит, а Герман говорил, что "память у тебя удивительная, особенно учитывая пагубные привычки". Есть вещи, которым научился от Германа. Их много и, может, он не сумеет вспомнить их все сразу, но кое-что сразу начинает мешать ему сидеть спокойно — мысль о том, что он может доставлять Герману беспокойство.
— Я-я-я пойду, Герман, от меня, наверное, типа, пивом пахнет и руки я еще не мыл, а вчера убивал крыс в подвале, так что ты знаешь, ты лучше иди отсюда, правда...
— Сиди.
Герман щупает грязный лоб, проходится руками по загривку (Чарли часто достается по голове и иногда он неудачно падает, и Герман знает это и проверяет, есть ли у Чарли раны, и Чарли это понимает, и это слишком сложные в своей простоте мысли, и голова Чарли начинает кружится, и появляется туман). Прежде чем Герман успевает посветить припасенным фонариком, глаза Чарли закатываются, а сам он заваливается набок, на пол.
— Смотрю я на тебя и понимаю, что очень хочу надрать твою задницу. Вот с ног до головы тебя оглядел и мне кажется, что тебе не помешает хорошая взбучка...
— Мак, Мак, прекращай, просто заткнись.
— Ты чего, Деннис, я произвел визуальную оценку этого кретина и пригрозил ему...
— Изнасиловать его? Мак, мы все знаем о твоих проблемах, свали куда-нибудь.
Герману удается игнорировать этих двоих и их разговоры, и с помощью Ньюта, сбегавшего за водой и полотенцем, привести Чарли в чувство. Они втроем ждут такси, но Ньюту не терпится поговорить с Деннисом.
— У меня в МИТе был один коллега, знатный гандон, вот прям как ты... Ну то есть я думал о нем так, потому что он подворовывал у кафедры деньги, которые мы бы могли тратить на исследования. А потом я узнал, что он эти деньги, которые украл, отдавал в детский дом, в котором он вырос.
— И че? Это, типа трогательная история?
— Я тоже че-то не понял. Очкарик, объясни-ка.
— Вы такие уебки, потому что не делаете людям хорошего, а когда делаете, думаете, что те должны и к вам хорошо относиться. Но это так не работает. Надо перестать ждать от людей хорошего отношения и начать с самих себя.
Тишина стала пугающей.
— Я не понял — ты пришел в наш бар и еще называешь нас уебками? И че за мите? Это твой гейский клуб, в которым ты тусишь со своими татуированными друзьями?
Шайка начала окружать столик — и Чарли, который более-менее пришел в себя, начал мычать.
— Двигай к выходу, Ньют. Двигай к выходу, ща кто-нибудь выхватит пушку.
— Джентльмены! — внезапно восклицает Герман и все немного охуевают, особенно он сам, — Мы лишь неверно используем обсценная лексику, не так, как вам это было бы привычно. Мы просим у вас прощения за недопонимание и уходим.
И, словно раннее рождественское чудо совершается в сентябрьский день, конфликт мирно разрешается за непониманием сильной стороны происходящего. Такси уезжает в закат, к другим, более серьезным проблемам.
888
Ньютон как-то розовеет щеками, когда Чарли затаскивает его на кухню к Герману, и пока пьет чай, и пока слушает новости о том, как у Чарли дела. Слова сыпятся ворохом, как мусор, если быстро перевернуть ведро — в этой куче существительных невозможно понять, что сверчок сделал с собакой, или собака съела сверчка, или как-то еще, а Чарли не перестает говорить. И увиротворение от хаоса, о котором говорил Герман, становится понятным. Ньютон, опомнившись, хватает Чарли за руку.
— Ты готовишь самый вкусный чай на всей планете, а я был уже почти везде! Я обязательно еще приду в гости, но только когда вы меня позовете.
И испаряется, и не было его.
Герман как бы вплывает в картину мира Чарли, и руки у него больше не могут держать чашку. Он садится на свои ладони и смотрит в пол. Эта кухня, этот чай и этот Герман. Возможно, он все еще перенюхал клея и тогда ничего страшного не будет, если он просто прижмется губами к Герману, куда попадет. Попадает, куда надо.
000
— ННУ?!
— Ты как школьница.
— Это неуважение к девочкам школьного возраста. Я просто выражаю нетерпение, свойственное мне, взрослому мужчине.
— Как же ты утомил.
— Слушай, мы с тобой то и дело выступаем перед достопочтенной публикой. Я уже один раз проебался с этой сраной рубашкой, но больше такого не повторится, и тебе в лужу сесть я не позволю, потому что ты выглядишь солиднее, тебя не простят.
— Закончил?
— "Спасибо, дорогой Ньют, за наставление на путь истинный".
— Теперь даже если я поблагодарю тебя, это прозвучит неискренне.
— Твои успехи мне куда приятней.
Герман кивает и собирается погрузиться в работу — кипу почты, которую надо разобрать.
— ННУ?!
— Ах да, — Готтлиб смеется, — мы легли спать.
— Я ТАК НЕ ИГРАЮ.
— А еще мы, вроде как, танцевали.
Ньютон начал подвывать и сполз по креслу на пол.
— "Вроде как"?
— Ну, я не танцор, и это был, вроде как, медленный танец.
— Я. ТАК. РАД.
— Заткнись. Давай работать.
— Awww.
Ньютону вообще пишут все — фанаты комиксов, фанаты кино, фанаты науки. Он ныряет в почту так, будто укаждое письмо написала ему мама. Герман отвлекается от каждого письма раздумьями о своей жизни. Если бы Герман _умел_ выразить словами то, что он хочет сказать, он бы был классным поэтом. Но он математик. Хороший, говорят, математик. Так что надо найти формулу, вывести такую, которая объяснит всем, что они упускают. Формулу Чарли.
Герман говорит Ньютону в раздумьях:
— Рано или поздно я его уничтожу, вместо того, чтобы спасти.
Ньютон отвечает, не отрываясь от очередного письма с аппликациями оглохшему Герману:
— Да его и не надо спасать.
888
ха недописанный фичок нихуясе
название: come back when you can
pacific rim\iasip au
чарли, германн, ньют
от а: слушаю джой дивижн много. я бы советовала это не читать, потому что закрывать записи зачем, а адресовано все равно ммне.
но я хочу сказать wow rmmbr?
читать дальшеЖестянки. Жестянки-жестянки. Чарли просыпается с этим словом во рту, так себе начало дня. Бодунчик. Чарли снились жестянки — еще с вечера было ясно, что жрать утром будет нечего. Похмелье имеет свой вкус, и этот вкус очень похож на вкус качелей в десятиградусный мороз. Примета каждого декабря. Замерзшие качели, конечно. Похмелье — примета каждого третьего примерно утра. Работа обязывает, а как иначе. А мусорный угол — это золотая жила, без базара. В углу есть всегда что-нибудь, что можно сменять на деньги, когда совсем худо с бизнесом, или когда Фрэнк занят и не помогает мутить дела. Например, в мусорном углу есть пластиковый мешок с жестянками из-под пива. За эту неделю набралось как раз доверху — можно сдать их на переработку в центре, где тусит экологичная молодежь и где есть специальные автоматы. Ты меняешь жестянки на мелочь, а на мелочь покупаешь хавчик. Этому Чарли научили его друзья. Они не вымышленные — это он уже доказал, показав шайке выпуск новостей. Ну тот крутой, как будто вырезанный из фильма, где здоровенные кайдзю напали на азиатское побережье, а его друзья всех спасли. Они конечно Чарли не поверили, сказали, что он опять нюхал клей и все ему почудилось. Это все фигня, Чарли и Ньют и Германн все равно друзья, даже если они и правда пропали и больше не приходят в бар. Даже Фрэнк иногда уходит по своим делам и не появляется по нескольку дней — это же не значит, что они с Чарли больше не друзья. Друзья — они, типа, навсегда. Даже если они полные гандоны, как Деннис.
Если везти в автобусе мусор, то всякие странные бомжи и разговорчивые старушки к тебе не подсаживаются, и Чарли всю дорогу до центра спокойно смотрит в окно. Всё затем, чтобы в деловом центре увидеть собирающего милостыню Колченогого — и выбежать из автобуса с ним поболтать. Сверчок не очень рад Чарли — но что поделать, если тебе, в общем-то, никто не рад. Приходится игнорировать чужое недовольство и смиренно ждать изменений. Дела у Колченого не очень — да и у кого они сейчас хорошо? Фили, конечно, не пострадал от нападения кайдзю, но вот карманы граждан пострадали — и милостыню теперь хер допросишься. И по Сверчку оно и видно — хромая по тротуару он сходит с улицы в подворотню, где теперь живет. Картонная коробка перемотана скотчем и охраняется глупомордой грязной, как дорога, собакой. Звать собаку Счастливчиком, и некому оценить уровень этой шутки господа. Чарли треплет Счастливчика между ушами, желает Сверчку не помереть до Рождества. Стащить у него пожрать совершенно нечего. Пора сдать наконец заработать че-нибудь. Чарли никому не рассказывает — потому что никто и не спрашивает — но он, вообще, катается в такие дали только затем, чтобы увидеть своих друзей. Он их здесь не встречал, но если им и вздумается зачем-то приехать, то они наверняка будут в каком-то хипстерском типа крутом месте, а не в их баре в трущобах южного Фили. А че такого? Это как лотерея — если ты не играешь, ты и не выиграешь.
— Никто не выигрывает в лотерею, тупой ты гандон.
Ааа?
— Да будет тебе известно, Чарли, что ты опять упился и не смог добраться до дома и заночевал в баре. А потом, видимо, догнался краской, как ты обычно это делаешь. Так что это ты гандон, а не я, понял? Чарли, ты гандон!
Время проснуться по-настоящему.
— Да понял я, Деннис, заткнись. Просто... заткнись.
— Ты гандон, и твои вымышленные гандонские друзья оказались всамделишными и объявились в нашем баре. Иди и выгони их, они нервируют наших постоянных клиентов.
— Это, типа, бомжей в переулке, что ли?
— Вали нахрен из бара вместе со своими воображаемыми друзьями, Чарли!
Это случалось раньше — заснуть в баре, а потом понюхать красочки, чтобы не было так мразотно, но это никогда не помогало Чарли увидеться с Германом. Они с Ньютом не могут быть за этой дверью, потому что их никогда не бывает, даже когда краски или клея или бухла очень много...
— Greate Scott, ну и херово же ты выглядишь, дружище...
— Действительно, оставляет желать лучшего не только его внешний вид, но и его запах и, я полагаю, его ментальные способности.
— Ваша политокректность, герр Готтлиб, который раз играет с вами злую шутку — вы не способны уловить детали этой тонкой науки. Сколько не учу, все впустую... Понимаете ли, ментальные способности, это, типа, телепатия и невидимость...
— Вот телепатия-то как раз и...
— А Я ХОЧУ СКАЗАТЬ, что ты изначально не это имел в виду...
— А ты тоже телепат теперь, Ньютон?
— Чуваки, чуваки, чуваки!
Ньют сидит за стойкой и осторожно пьет кофе из картонного стаканчика. Герман сидит за столиком и потому почти скрыт отсутствием нормального света в баре. Чарли выползает из подсобки.
— Чарли! Как дела, дружище?
— Как твое самочувствие, Чарли?
— Так похмелье, большое дело.
— Иди-ка сюда.
Герман-то доктор, но Чарли знает, что он не всамделишный доктор, а математик. Но это Герман. Всамделишный. Так что Чарли подходит, садится рядом, кладет ладони на свои колени и выпрямляет спину, как когда мама водила его ко врачу. Только от Германа приятно пахнет, и руки у него теплые, как и раньше. Чарли должен не помнить об этом, но он помнит, а Герман говорил, что "память у тебя удивительная, особенно учитывая пагубные привычки". Есть вещи, которым научился от Германа. Их много и, может, он не сумеет вспомнить их все сразу, но кое-что сразу начинает мешать ему сидеть спокойно — мысль о том, что он может доставлять Герману беспокойство.
— Я-я-я пойду, Герман, от меня, наверное, типа, пивом пахнет и руки я еще не мыл, а вчера убивал крыс в подвале, так что ты знаешь, ты лучше иди отсюда, правда...
— Сиди.
Герман щупает грязный лоб, проходится руками по загривку (Чарли часто достается по голове и иногда он неудачно падает, и Герман знает это и проверяет, есть ли у Чарли раны, и Чарли это понимает, и это слишком сложные в своей простоте мысли, и голова Чарли начинает кружится, и появляется туман). Прежде чем Герман успевает посветить припасенным фонариком, глаза Чарли закатываются, а сам он заваливается набок, на пол.
— Смотрю я на тебя и понимаю, что очень хочу надрать твою задницу. Вот с ног до головы тебя оглядел и мне кажется, что тебе не помешает хорошая взбучка...
— Мак, Мак, прекращай, просто заткнись.
— Ты чего, Деннис, я произвел визуальную оценку этого кретина и пригрозил ему...
— Изнасиловать его? Мак, мы все знаем о твоих проблемах, свали куда-нибудь.
Герману удается игнорировать этих двоих и их разговоры, и с помощью Ньюта, сбегавшего за водой и полотенцем, привести Чарли в чувство. Они втроем ждут такси, но Ньюту не терпится поговорить с Деннисом.
— У меня в МИТе был один коллега, знатный гандон, вот прям как ты... Ну то есть я думал о нем так, потому что он подворовывал у кафедры деньги, которые мы бы могли тратить на исследования. А потом я узнал, что он эти деньги, которые украл, отдавал в детский дом, в котором он вырос.
— И че? Это, типа трогательная история?
— Я тоже че-то не понял. Очкарик, объясни-ка.
— Вы такие уебки, потому что не делаете людям хорошего, а когда делаете, думаете, что те должны и к вам хорошо относиться. Но это так не работает. Надо перестать ждать от людей хорошего отношения и начать с самих себя.
Тишина стала пугающей.
— Я не понял — ты пришел в наш бар и еще называешь нас уебками? И че за мите? Это твой гейский клуб, в которым ты тусишь со своими татуированными друзьями?
Шайка начала окружать столик — и Чарли, который более-менее пришел в себя, начал мычать.
— Двигай к выходу, Ньют. Двигай к выходу, ща кто-нибудь выхватит пушку.
— Джентльмены! — внезапно восклицает Герман и все немного охуевают, особенно он сам, — Мы лишь неверно используем обсценная лексику, не так, как вам это было бы привычно. Мы просим у вас прощения за недопонимание и уходим.
И, словно раннее рождественское чудо совершается в сентябрьский день, конфликт мирно разрешается за непониманием сильной стороны происходящего. Такси уезжает в закат, к другим, более серьезным проблемам.
888
Ньютон как-то розовеет щеками, когда Чарли затаскивает его на кухню к Герману, и пока пьет чай, и пока слушает новости о том, как у Чарли дела. Слова сыпятся ворохом, как мусор, если быстро перевернуть ведро — в этой куче существительных невозможно понять, что сверчок сделал с собакой, или собака съела сверчка, или как-то еще, а Чарли не перестает говорить. И увиротворение от хаоса, о котором говорил Герман, становится понятным. Ньютон, опомнившись, хватает Чарли за руку.
— Ты готовишь самый вкусный чай на всей планете, а я был уже почти везде! Я обязательно еще приду в гости, но только когда вы меня позовете.
И испаряется, и не было его.
Герман как бы вплывает в картину мира Чарли, и руки у него больше не могут держать чашку. Он садится на свои ладони и смотрит в пол. Эта кухня, этот чай и этот Герман. Возможно, он все еще перенюхал клея и тогда ничего страшного не будет, если он просто прижмется губами к Герману, куда попадет. Попадает, куда надо.
000
— ННУ?!
— Ты как школьница.
— Это неуважение к девочкам школьного возраста. Я просто выражаю нетерпение, свойственное мне, взрослому мужчине.
— Как же ты утомил.
— Слушай, мы с тобой то и дело выступаем перед достопочтенной публикой. Я уже один раз проебался с этой сраной рубашкой, но больше такого не повторится, и тебе в лужу сесть я не позволю, потому что ты выглядишь солиднее, тебя не простят.
— Закончил?
— "Спасибо, дорогой Ньют, за наставление на путь истинный".
— Теперь даже если я поблагодарю тебя, это прозвучит неискренне.
— Твои успехи мне куда приятней.
Герман кивает и собирается погрузиться в работу — кипу почты, которую надо разобрать.
— ННУ?!
— Ах да, — Готтлиб смеется, — мы легли спать.
— Я ТАК НЕ ИГРАЮ.
— А еще мы, вроде как, танцевали.
Ньютон начал подвывать и сполз по креслу на пол.
— "Вроде как"?
— Ну, я не танцор, и это был, вроде как, медленный танец.
— Я. ТАК. РАД.
— Заткнись. Давай работать.
— Awww.
Ньютону вообще пишут все — фанаты комиксов, фанаты кино, фанаты науки. Он ныряет в почту так, будто укаждое письмо написала ему мама. Герман отвлекается от каждого письма раздумьями о своей жизни. Если бы Герман _умел_ выразить словами то, что он хочет сказать, он бы был классным поэтом. Но он математик. Хороший, говорят, математик. Так что надо найти формулу, вывести такую, которая объяснит всем, что они упускают. Формулу Чарли.
Герман говорит Ньютону в раздумьях:
— Рано или поздно я его уничтожу, вместо того, чтобы спасти.
Ньютон отвечает, не отрываясь от очередного письма с аппликациями оглохшему Герману:
— Да его и не надо спасать.
888
ха недописанный фичок нихуясе
еще эта дикая история про дом в лесу, и фичок про усть-пиздюйск, и рассказ про три плюс хузер
а в итоге сидишь и ковыряешь старые раны, потому что тогда было с кем поделиться, а потом сделала всем больно и пошла нахуй. господи можно мне в то время когда я еще не была такой тварью небожьей.
надо успокоиться.
и писать.
ну тое сть местами пиздец конечно и опечатки еще, но тем не менее
господи боже
мне нравится что, когда я читаю что-то что писала сама, в каких-то местах я такая "ну, тут лучше вот так было сделать", даже если вон сколько лет прошло)
всё еще обожаю свои диалоги